Мне трудно разделить поэзию и прозу, потому что я всегда писала и то и то, и хотя как поэт начала публиковаться раньше, но и поэзия и проза работают с языком и его возможностями и пределами, пусть и на разной скорости и с разным дыханием, они взаимосвязаны для меня, поэтому в подборке много поэзии.
1. Плат очень во многом меня сформировала, и мне трудно представить себе, каким было бы моё письмо, если бы я не читала её запоем с девятнадцати до двадцати лет. Небольшой роман «Под стеклянным колпаком» выглядит почти сухим по сравнению с кровоточащими текстами сборника «Ариэль», но именно эта болезненная и в то же время отстранённая самофиксация делает этот текст таким точным и страшным.
2. Анна Горенко – это вторая поэтесса, которая так сильно повлияла на меня и во многом также сформировала мой ассоциативный ряд. В её текстах есть удивительный взгляд на собственное тело, она смотрит на него то как на пространство, то как на нечто абсолютно ей чужое. И какое-то особенное сиротство, которое роднит её с Мандельштамом.
3. Сабина Шпильрейн первой открывает тему влечения к смерти, она пишет о становлении одним целым с объектом любви через отрицание себя. Шпильрейн является для меня очень важной фигурой, через которую я многое поняла в себе самой.
4. Помимо стихов и прозы Марии Степановой я очень люблю сборник её эссе «Против Нелюбви», куда вошёл, мне кажется, самый пронзительный русскоязычный текст о Сильвии Плат, последний абзац этого текста объясняет для меня, что такое письмо вообще: «Сильвия Плат становится собой: языком голода, языком огня, которому всё равно, какую поверхность облизывать, чистым веществом лирики, не различающей хороших строк от плохих, не выбирающей между злом и добром. В некотором смысле можно приравнять её работу к полезной деятельности робота ВАЛЛ-И из американского фильма – последнего живого существа на заражённой, покинутой людьми земле. Общего у них ещё и то, что эта работа не предполагает веры в существование собеседника»
5. Эмили Бронте удалось создать не персонажа, а природное явление, мне всегда казалось, что это самое большое писательское счастье. И конечно, её Хитклифф это не совсем человек, это ливень и темнота, это ветер над вересковой пустошью. Когда я работала над рассказом «Гардеробщик», я подумала, что в главном герое там есть та самая темнота, которую мне было бы важно зафиксировать, и тогда я сразу вспомнила Хитклиффа.
6. Я очень люблю тексты Дюрас, а финал «Любовника» всё ещё вышибает из меня слезы.
7. Книга Гронаса «Дорогие сироты» стала одной из моих любимых очень поздно, относительно её выхода в свет, и это совпало с личными событиями, весь 2020 год у меня внутри звучали эти строчки:
сегодня война
люби меня
сегодня вода
люби меня
сегодня
А эпиграфом к своей следующей книге я тоже взяла стихи именно из «Дорогих сирот».
8. «Нацию Прозака» Вурцель мне дала почитать в своём переводе Ольга Брейнингер. Меня поразило, как точно Вурцель описывает свои отношения с окружающими, с возлюбленным и её ощущения от собственной сексуальности и приёма антидепрессантов – это потрясающе точная книга в плане проживания депрессии или какого-либо расстройства личности. Надеюсь, она скоро выйдет на русском.
9. «Дом Аниты» Лурье я читала, когда у меня начинался один очень важный мучительный роман, потому этот текст дорог мне, и, конечно, в нём невероятно трагично и точно показана закольцованность травмы.
10. Жорж Батай «Небесная синь». Эта небольшая повесть своеобразным образом жутко нежная и предельно эротичная, внутри которой Европа медленно и неуклонно сползает в фашизм, вдруг стала ещё и пугающе актуальной. Впервые я читала этот текст в мае 2021, и тогда он казался свидетельством века 20-го, теперь же кажется, что главный герой текста ходит по одним улицам с тобой.
